ИНОГДА ХОЧЕТСЯ БЫТЬ ТАКОЙ ЖЕНЩИНОЙ-ЖЕНЩИНОЙ...

Иногда хочется быть такой женщиной-женщиной. Звенеть браслетами. Поправлять волосы, а они чтоб все равно падали. Благоухать «Герленом», теребить кольцо, пищать: «Какая прелесть!». Мало есть в ресторане: «Мне только салат». Не стесняться декольте, напротив, расстегивать совсем не случайно верхнюю пуговочку.
Привыкнуть к дорогим чулкам и бюстгальтеры покупать только «Лежаби». Иметь двух любовников, легко тянуть деньги. «Ты же знаешь — я не хожу пешком». «Эта шубка бы мне подошла»… Не любить ни одного из них. «И потом, в гробу, вспоминать — Ланского».
А иногда хочется быть интеллигентной дамой. Сшить длинное черное платье. Купить черную водолазку, про которую Татьяна Толстая сказала, что их носят те, кто внутренне свободен. Если курить, то непременно с мундштуком, и чтоб это не выглядело нелепо.
Иногда подходить к шкафу, снимать с полки словарь, чтоб только УТОЧНИТЬ слово. Говорить в трубку: «Мне надо закончить статью, сегодня звонил редактор». Рассуждать об умном на фуршетах, а на груди и в ушах чтоб — старинное серебро с розовыми кораллами или бирюзой.
Чтоб в дальнем кабинете, по коридору налево, сидел за компьютером муж-ученый, любовь с которым продолжалась бы вечно. Чтоб все говорили: «Высокие отношения». Чтоб, положив книжку на прикроватный столик, перед тем как выключить свет в спальне, он замечал: «Дорогая, ты выглядишь бледной, сходи завтра к профессору Мурмуленскому. Непременно».
А иногда хочется быть такой своей для всех в доску. С короткой стрижкой. И красить волосы, губы и ногти оранжевым. И ходить в больших зеленых ботинках, с индийской сумкой-торбой, с наушниками в ушах, с веревочками на запястье. Все время везде опаздывать, вопить в курилке: «Я такую кофейню открыла!.. Вы пробовали холотропное дыхание? — отвал башки!». И чтоб аж дым из ушей. Захлебываться от впечатлений. Не успевать спать. Собираться на Гоа в феврале.
Сидеть в офисе за «маком». Вокруг чтоб все увешано разноцветными стикерами с напоминаниями: «придумать подарок Машке», «напомнить Витьке про ужин в среду», «купить новые лыжи». На рабочем столе чтоб фотографии детей в бассейне и в океане, портреты собаки лабрадор (почившей) и бородатого мужчины в странной желтой шапочке.
Быть всю жизнь замужем за одноклассником, который за двадцать лет, представьте, так и не выкинул ни одного фортеля. Да еще и мирится со всеми этими друзьями, вечеринками, транжирством и немытой посудой. «Ты заедешь за мной в восемь?» — «Конечно, зая».
А иногда хочется побриться на лыску и повязать платочек. Вымыться в бане хозяйственным мылом, но пахнуть какими-нибудь травками, полынью там или мятой. Научиться молиться, читать жития святых, соблюдать посты. Назвать сына Серафимом, подставлять, хотя бы мысленно, другую щеку. «Ты этого хотел. Так. Аллилуйя. Я руку, бьющую меня, — целую». Излучать доброжелательность и чтоб ненатужно так сиять от внутренней гармонии.
Принести из церкви святую воду в баллоне, поставить ее в холодильник. И когда муторно на душе, умываться ею. И советовать мамашам, что если у ребенка температура, достаточно просто сбрызнуть. И чтоб это действительно помогало.
А еще ужасно хочется пойти в официантки. Купить накладные ресницы и полное собрание сочинений Дарьи Донцовой. Научиться ходить на каблуках, флиртовать с посетителями, чтоб они больше оставляли на чай, говорить: «А вот попробуйте еще «карпаччо», уж очень оно у нас замечательное».
Ходить в кино, копить на машину. Бросить бармена, закрутить с поваром-итальянцем. Висеть на доске почета как работник, раскрутивший максимальное число лохов на дорогое французское вино, которое они сроду не отличат от крымского. Пить сколько хочешь горячего шоколада из кофе-машины. И уже разлюбить греческий салат.
А что мы имеем на деле? Пока только черную водолазку.
Полина Санаева

Пассажирам "Титаника"

Кто-то из вас останется жив непременно.
Мы уже знаем об этом, а вы еще нет.
Чайки кричат над водой, волны брызгают пеной.
Этот рассвет для кого-то - последний рассвет.

Кто-то жалеет товарища: бедный, остался
на берегу, где обыденность, муть и тоска.
Кто-то с любимой и другом небрежно прощался:
Мы ненадолго. Увидимся. Ждите. Пока.

Может быть, ты, мальчишка с сачком и ракеткой,
может быть, девушка с зонтиком цвета сомон,
денди в пенсне или дама в нелепой горжетке -
кто-то из вас обязательно будет спасен.

Из века, крушащего жизни, дробящего судьбы,
к вам - с надеждой - от нас, через сто с лишним лет:
Кто-то останется жив, обязательно, люди!
Мы уже знаем об этом, а вы - еще нет.

_________________
Все мои тексты, настоящие, будущие и прошлые, посвящаются Кепочке, моей музе, а отныне также и ангелу-хранителю

Завтра - Всемирный день поэзии.

Белла Ахмадулина.

***

Стихотворения чудный театр,
нежься и кутайся в бархат дремотный.
Я — ни при чем, это занят работой
чуждых божеств несравненный талант.
Я — лишь простак, что извне приглашен
для сотворенья стороннего действа.
Я не хочу! Но меж звездами где-то
грозную палочку взял дирижер.

Стихотворения чудный театр,
нам ли решать, что сегодня сыграем?
Глух к наставленьям и недосягаем
в музыку нашу влюбленный тиран.

Что он диктует? И есть ли навес —
нас упасти от любви его лютой?
Как помыкает безграмотной лютней
безукоризненный гений небес!

Стихотворения чудный театр,
некого спрашивать: вместо ответа —
мука, когда раздирают отверстья
труб — для рыданья и губ — для тирад.

Кончено! Лампы огня не таят.
Вольно! Прощаюсь с божественным игом.
Вкратце — всей жизнью и смертью — разыгран
стихотворения чудный театр.

1975.

БЛАЖЕНСТВА

Какое БЛАЖЕНСТВО... - проснуться и знать,
Что вам на работу - НЕ НАДО бежать... ))
И день наступающий - очень ХОРОШ...!!!)),
А если болеешь, то значит ЖИВЁШЬ...!!!))
И старость - совсем НЕ ПЛОХАЯ пора...
Да здравствует - время СВОБОДЫ ! ... Ура-а-а !!!! )))

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО... ! Я в старости знаю,
Что всей КРАСОТЫ своей - НЕ потеряю...))
Нельзя потерять то, чего не имела....
КРАСАВИЦАМ - хуже... Но это - их дело...
Для них - этот ФИТНЕС..., ДИЕТА..., ПОДТЯЖКИ....
Мне жаль их... Ну что же... - Держитесь, БЕДНЯЖКИ !!! ))

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО... - по рынку ходить...
И новую кофту однажды купить...!!!!
Обновка – молекула миниБЛАЖЕНСТВА...
В потоке природного несовершенства...
И РАДОСТИ разные - встретятся чаще…
Не смейся над бабушкой - в кофте БЛЕСТЯЩЕЙ...))

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО, когда в Январе
Крещенский мороз и пурга на дворе…((
А в доме у нас - ХОРОШО и ТЕПЛО…
И я не на улице, мне - ПОВЕЗЛО !!!))

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО, под душем стоять…,
Помыться… - и снова чистюлею стать,
И знать, что я справилась с этим сама….
Как мне ХОРОШО !!! - Не сойти бы с ума…))

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО - в постели лежать…
И на ночь ХОРОШУЮ КНИГУ читать.
СТО РАЗ прочитаешь … знакомую прозу,
И все тебе - НОВО, спасибо СКЛЕРОЗУ…))

* * *

Какое БЛАЖЕНСТВО на старости лет
Своими руками не лезть в Интернет,
А тихо искать своего человека
В старинных томах позапрошлого века.

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО, сама это знаешь,
Когда ты легла … и уже ЗАСЫПАЕШЬ.
И будешь спокойненько спать ДО УТРА...
Бессонницы - Нет ! … Засыпаю… Ура..!!! ))

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО судьба мне дала,
Ключи потеряла, ... а после нашла…)
Есть способ прекрасный - СЧАСТЛИВОЮ быть:
Терять и страдать , а потом находить…!!! ))

* * *
Какое БЛАЖЕНСТВО : рука заболела,
И, главное, левая - МИЛОЕ дело!
А если бы правая ныла рука?
Отметим, что в жизни - ВЕЗЕТ мне пока…))

* * *
И даже, когда от судьбы достается,
Чтоб все же БЛАЖЕНСТВОВАТЬ - повод найдется…))

Автор: Инна Бронштейн, 85 лет.

Об авторе

_________________

ну она гигант просто

теперь как-то бы поспособствовать изданию Светиной книжки...

_________________
Все мои тексты, настоящие, будущие и прошлые, посвящаются Кепочке, моей музе, а отныне также и ангелу-хранителю

говорят, Инна Бронштейн начала писать стихи в возрасте 81 года

да, Светины очень нужно издать!

_________________

Я вообще не люблю читать предисловия, особенно, если они написаны не автором книги. Но слова, которые я прочла сегодня в предисловии к сборнику стихов Вероники Тушновой "Не отрекаются любя", написанном ей самой, как то затронули, взволновали, если так можно сказать. И вроде все просто и понятно, а для меня это стало откровением. Почитайте, я уверена, вам тоже понравится.

Вероника Тушнова
Не отрекаются любя
О поэзии1
Меня часто спрашивают: «А когда вы начали писать стихи?» И мне всегда бывает трудно ответить на этот вопрос. Что понимать под словами «писать стихи»? Складывать фразы в правильно чередующиеся, зарифмованные строки и строфы? Если так, то я начала писать в самом раннем детстве, лет в шесть-семь...
...Солнышко светит и греет,
птичек слышны голоса...
Стихи у меня получались такими же гладкими и аккуратными, как многие из тех, которые я читала в детских книжках. И слова в них те же, и писать их было очень просто и легко. Я иногда брала тетрадку и говорила себе: а теперь я запишу про зиму. А теперь про весну. И это всегда удавалось.
Своим умением писать стихи я гордилась, но мысль о том, что, став взрослой, я буду продолжать это увлекательное, но отнюдь не серьезное занятие, мне и в голову не приходила. Повторяю – писать мне было очень легко.
Но вот однажды пропал без вести престарелый черный кот Буська, и мне захотелось увековечить в стихах это печальное событие. К своему немалому удивлению, я вдруг поняла, что написать об этом гораздо труднее, чем о зиме, весне или ручейке. И вполне понятно: ведь никто до меня не писал об этом. Никто, кроме меня, не знал нашего грузного, облезлого кота, его привычки спать в печке, его хриплого мяуканья, разорванного уха, манеру, привставая, толкать лбом в колени.
В данном случае я уже не могла пользоваться чужими и удобными и красивыми словами. Приходилось придумывать свои. Кроме того, мне было жалко кота и хотелось, чтобы другие пожалели его тоже. Все это налагало ответственность.
Я писала долго, и стихи получились гораздо хуже, чем обычно. Зато впервые в жизни закралось в меня подозрение, что все «сочиненное» мной ранее – совсем не хорошо и гордиться этим, пожалуй, не стоит. Во всяком случае, читать прежние стихи вслух мне было неловко и стыдно. С тех пор я начала прятать свои тетрадки подальше от посторонних глаз.
Было бы неверно сказать, что с этой минуты я стала поэтом. Сколько раз я еще поддавалась соблазну сложить стихотворение из чужих гладеньких и так хорошо, впритирку ложащихся кирпичиков.
Я была школьницей старших классов, когда ощутила необходимость написать замечательные стихи о любви. Только несколько лет спустя я смогла оценить действительные размеры постигшей меня неудачи. Стихи-то опять были не мои! Их наполняли грезы, слезы, луна, страдания. В них были удачные рифмы и редко-редко проскальзывала живая строка, согретая живым и подлинным чувством. И о любви, и о страданиях я писала чисто отвлеченно, а поэзия этого не прощает.
Впоследствии, испытав и любовь, и горе, и разочарование и написав об этом стихи – в достаточной мере теплые и сердечные, я снова огорчилась: несмотря на «свои» слова, «свою» интонацию – это были все-таки неудачные стихи. В них говорилось о чувствах и переживаниях, сотни раз описанных до меня, и ничего нового нельзя было в этих стихах обнаружить. В них не было мыслей. А ведь мысль – это тот стержень, на котором держится все стихотворение.
Не надо понимать этого примитивно. Мысль не должна назойливо выпирать из каждой строки, иногда в хороших стихах на первый взгляд она вообще отсутствует. Но это только на первый взгляд. Мысль существует, как говорится, в «подтексте». Читатель настолько проникается настроением, мироощущением автора, что сам делает необходимый и единственно возможный вывод, то есть мысль рождается за пределами стихотворения, и читатель становится как бы соавтором поэта. И такого рода поэзия, где автор щедро делится с читателем правом и радостью открытия, для нас очень дорога. Поэт как бы посылает читателя: иди вот этой тропинкой! А сам отлично знает, куда эта тропинка приведет.
Это не значит, что мысль не может быть выражена в стихотворении вполне открыто, в виде афоризма, заключенного в одной-двух строках. Существуют отличные стихи и такого рода. Одно только недопустимо – это чтобы мысль была назойлива, чтобы она насильственно навязывалась, чтобы она плавала на поверхности, а не вытекала органически из всей ткани поэтического произведения.
Если нет в стихотворении поэтической мысли, вокруг которой группируются поэтические образы, последние начинают рассыпаться, многие из них при всей своей яркости оказываются лишними, немыми. Нет в таких стихах своего выраженного отношения автора к изображенным фактам и событиям, стихи получаются безыдейными.
Настоящая поэзия не может быть безыдейной. Пейзажные стихи, заставляющие читателя еще раз с еще большей остротой почувствовать, как он любит родные поля и леса, – это глубоко идейные стихи. Стихи, написанные о важнейших стройках, о героических делах, если они написаны не горячим сердцем поэта, а холодной рукой ремесленника, – безыдейны и вредны!
Чувства и мысли – вот что такое стихи. И, конечно, мастерство, потому что оно позволяет полнее и свежее выразить и чувства и мысли.
Так вот, когда я поняла, что опять пишу плохие стихи, я стала придумывать, а что бы такое оригинальное сказать. Надо ли объяснять, что из этого ничего не получилось. Думаю, что по-настоящему я стала писать во время войны.
Я работала в госпитале с утра до ночи и очень редко бралась за карандаш. Но сколько я передумала и перечувствовала за это время! И что самое удивительное, у меня появилось новое, никогда еще не испытанное мною чувство: мне вдруг захотелось, чтобы стихи мои узнали, прочли, мне хотелось своими стихами вмешаться в жизнь, что-то изменить в ней. Я понимала, как это трудно и ответственно, и все-таки эта мысль меня не покидала.
В 1944 году, когда я напечатала свои первые стихи, произошло событие, имевшее для меня громадное значение. В «Комсомольской правде» был опубликован цикл моих стихов под названием «Стихи о дочери». Я написала их действительно о своей маленькой дочке, и они мне казались слишком личными. Но их напечатали, и я была этим обрадована и встревожена. Но это не главное.
Главное то, что через некоторое время я стала получать письма со штемпелями полевой почты. Писали их самые разные люди. Были письма, написанные неуклюжим, корявым почерком, со множеством орфографических ошибок (самые для меня дорогие!). Но во всех этих письмах, в тех или иных словах, говорилось одно: «Хорошо, что вы написали о наших детях!» Каким счастьем было для меня читать слово «наших»!
Значит, что же получилось? Я писала стихи о своей девочке, о своей Наташе, а они – бойцы, приславшие мне свои письма, считают, что я писала про их детей! Это была такая удача, о которой я не могла и мечтать.
Думая об этом, на первый взгляд непонятном явлении, я впервые столкнулась с силой поэтического обобщения. Впоследствии я неоднократно получала письма читателей – добрые и сердечные, но ни одно не доставило мне той радости, которую я испытывала, раскрывая треугольные конверты с номерами полевой почты. Как эти незнакомые люди помогли мне на моем творческом пути! Наверное, здесь и надо искать его начало.
Ну, что же сказать еще? Война прошла, а жизнь продолжала течь со всеми своими сложностями, тревогами, противоречиями. Вырастало новое поколение. Я написала много новых стихов – удачных и неудачных, снова и снова убеждаясь, как нелегко создать что-то действительно ценное. Я ни минуты не обольщалась надеждой чему-то научить своих молодых читателей. Мне просто хотелось поделиться с ними своими размышлениями о жизни, воспоминаниями своей юности. Ведь даже у людей разных поколений есть много общего и дорогого.
И еще мне хотелось бы, чтобы это молодое поколение полюбило поэзию, чтобы оно видело в стихах не ряды зарифмованных строк, а живое сердце человека, в котором эти строки родились.

Возвращение домой.
( Н. Заболоцкий)

Вокруг села бродили грозы,
И часто, полные тоски,
Удары молнии сквозь слезы
Ломали небо на куски.

Хлестало, словно из баклаги,
И над собранием берез
Пир электричества и влаги
Сливался в яростный хаос.

А мы шагали по дороге
Среди кустарников и трав,
Как древнегреческие боги,
Трезубцы в облако подняв.

1954.

POETICA ХХI
сегодня в 11:00
ИСТОРИЯ ПЕСНИ "ГОРОД ЗОЛОТОЙ"

Под небом голубым есть город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой…
Кто любит — тот любим, кто светел —
тот и свят,
Пускай ведет звезда тебя дорогой
в дивный сад —

многие, впервые услышав эти слова, проникновенно спетые Борисом Гребенщиковым под волшебную мелодию группы «Аквариум», испытали необыкновенное чувство: вот оно, родное, сокровенное, когда с души слетает шелуха и начинает учащенно биться сердце!..
Но как родился «Город», всегда было тайной.
Даже сам Борис Гребенщиков, исполнив его первый раз в 1984 году на концерте в Харьковском университете, сказал, что не знает, кто написал эту песню.
Существовало множество версий, но постепенно с музыкой определились: это старинная канцона некоего Франческо да Милано, дошедшая к нам из эпохи Возрождения.
С автором стихов оказалось сложнее: называли самого БГ, Алексея Хвостенко, известного в среде питерского «андеграунда» 70–80-х годов прошлого века рок-барда, даже Елену Камбурову.
И вот несколько лет назад в результате почти детективного расследования, проведенного Зеевом Гейзелем, известным в Израиле публицистом, переводчиком, бардом, открылась поистине удивительная и красивая история!
А началось все с одной из грандиознейших мистификаций XX века!
Итак, начало 70-х. Фирма «Мелодия» выпустила пластинку «Лютневая музыка XVI–XVII веков», теперь уже легендарную, которая произвела настоящий фурор. Она открыла неведомый советскому человеку красивейший и загадочный мир старинных мелодий и образов.
Ее заслушивали «до дыр» и взрослые, и дети, и профессиональные музыканты, и обычные люди.
Пьесы с этой пластинки стали музыкальным фоном множества радио- и телепередач и даже фильмов. И первым номером на ней была «Канцона», ставшая прообразом «Города золотого».
О ее авторе, Франческо да Милано (1497–1543), в аннотации было сказано, что он один из выдающихся лютнистов, прозванный современниками-флорентийцами «божественным» и разделивший этот неофициальный титул с «божественным» Микеланджело.
Он служил лютнистом у Медичи, а позднее у папы Павла III, создал множество канцон, фантазий и ричеркаров.
Но почему-то нашей «Канцоны» не нашлось в подробном папском каталоге произведений «божественного» Франческо, а специалисты считают музыку на пластинке не лютневой, а гитарной, а саму пластинку вообще профанацией!
Даже не подделкой, говорят они, ведь автор явно не ставил такой задачи.
На лицевой стороне обложки указана фамилия «Вавилов».
Он исполнитель всех произведений на лютне, хотя в записи участвовали флейта, орган, валторна, даже меццо-сопрано… Увлекательное расследование установило, что сам же Вавилов и сочинил все композиции! Кроме одной.
Вдохновившись эпохой Возрождения и ее музыкой, он решил освоить старинную лютню, точнее, лютневую гитару собственного изготовления и где-то в 1968 году сочинил чудесные композиции в духе эпохи.
Сначала Вавилов начал играть их на своих концертах, предваряя исполнение звучными ренессансными именами. Публика, в том числе искушенная, была в восторге. И тогда он осмелился издать пластинку!
Названия композиций («Канцона», «Ричеркар» и так далее) и уважаемые авторы (Ф. да Милано, Н. Нигрино, В. Галилеи и другие) были для правдоподобия приписаны к сочиненным композициям произвольно, по собственным ассоциациям.
Сразу вопрос: зачем же он это сделал?
Видимо, только так он надеялся донести свои произведения до широкой аудитории и этим привлечь интерес к старинной музыке да и к самой эпохе Возрождения. Это подтвердила дочь Владимира Вавилова Тамара:
«Отец был уверен, что сочинения безвестного самоучки с банальной фамилией „Вавилов“ никогда не издадут.
Но он очень хотел, чтобы его музыка стала известна.
Это было ему гораздо важнее, чем известность его фамилии».
И надо заметить, что смелая мечта осуществилась!
За 35 лет (даже больше), что прошло с тех пор, пластинка много раз переиздавалась и мгновенно расходилась, передаваясь по цепочке друзей, и до сих пор продолжает переиздаваться, теперь на CD.
Ренессанс вдруг оказался очень близким, а его мелодии запоминались навсегда!
Композиции под именами псевдоавторов вошли в хрестоматии, учебные пособия, самоучители. Скольких авторов они напрямую или косвенно вдохновили на новые произведения! А Франческо да Милано и Никколо Нигрино неожиданно вновь стали знаменитыми, но уже в России.
Интересно, что чувствовал композитор, когда «пластинка с его музыкой появилась чуть ли не в каждой интеллигентной семье в СССР»?
И как жаль, что он чуть-чуть не успел услышать ту самую песню, которая благодаря Гребенщикову, телевидению, фирме «Мелодия» и культовому фильму «Асса» (1987) полюбилась миллионам!..
Владимир Вавилов умер в Ленинграде в 47 лет в марте 1973-го. В эти самые дни в Москве, а вскоре и в Питере впервые зазвучали под звуки гитары слова: «Над небом голубым…» Но все по порядку.
Поистине, никогда не знаешь, где прорастут зерна, важно — сеять!

Конец 1972 года. Ленинград.
Наш следующий герой — 36-летний Анри Волохонский, химик по образованию, но поэт-философ по призванию, «человек поистине возрожденческого идеала».
Шуточные пьесы и басни, проза и длинные многофигурные поэмы, ирония и метафизика, венки сонетов и философские трактаты, толкование Апокалипсиса и квазипереводы Катулла, Джойса, книги «Зоhар»…
И при этом «самиздат» и единственное стихотворение в журнале «Аврора» — типичная судьба поэта «бронзового века».
Мифологический шлейф и вынужденная эмиграция в 1973 году…
Но до нее еще есть немного времени!
А между тем вот уже месяц Анри не дает покоя пластинка «Лютневая музыка XVI–XVII веков», оставленная кем-то из друзей, а мелодия «Канцоны» и вовсе постоянно звучит в голове.
Почему-то в памяти стали всплывать знакомые места из Экклезиаста: Небесный Град Иерусалим, его невиданные звери, символические библейские персонажи: орел, телец и лев.
И загадочный оборот «исполненные очей»…
Ноги сами привели поэта в мастерскую к его другу Акселю, где он за 15 минут «наиправдивейшего диктанта свыше» написал стихотворение, начинавшееся со слов Писания: «Над небом голубым…», и назвал его просто — «Рай».

Бориса Гребенщикова эта Песня глубоко «зацепила» и через восемь лет он стал пятым её исполнителем, уже в известной всем редакции. Она получила название «Город», и у нее изменилось первое слово: «Под небом голубым…». Многие утверждают, что это Борис плохо расслышал или запомнил, сколько лет-то прошло!
Однако сам БГ считает это принципиальным, ибо, говорит он в одном из интервью, «Царство Божие находится внутри нас, и поэтому помещать Небесный Иерусалим на небо… бессмысленно». Более сотни раз «Город» звучал на концертах «Аквариума» в десятках городов, в 1986 году песня вошла в альбом «Десять стрел».
В 1987 году она прозвучала на всю страну в культовом фильме Сергея Соловьева «Асса», правда, без имен создателей песни в титрах, поэтому с тех пор автором повсеместно считался БГ. «Город» стал своего рода гимном целого поколения.
Анри Волохонский: «Я ему исключительно благодарен. Он сделал эту песню столь популярной. Ведь Гребенщиков исполнил эту песню тогда, когда и моего имени нельзя было называть, да еще и в фильме, и в столь популярном фильме! Рассказы о том, что я будто бы подавал на него в суд — чушь».
Немного грустно, что за столько лет никто даже не упомянул: «авторы песни А. Волохонский и В. Вавилов», зато далеко не каждому посчастливилось написать произведение, которое знает и любит вся страна. Тем более что обоих роднит желание: «главное, чтобы услышали».
Вот такая история.

Про Город золотой первоисточник тут: http://bard-cafe.komkon.org/Articles/On ... story.html

_________________
Не стой на пути у высоких чувств

Да уж! Статья с размахом, читать утомилась, но стойко дочитала:-) :-)

В результате поняла, что исполнители не особо заморачиваются авторскими правами, поют себе и поют, и большинство песен вообще не содержат упоминания об авторе. Просто - песня, название, исполнитель, редко - автор музыки, автора слов не сыскать:-) :-)
И только, если авторы вдруг опомнятся, то ещё им придётся доказывать, что они не верблюды.

А "Город золотой" очень мне нравится, и именно у БГ, хотя я не его поклонница совсем.

Мой сын в муз.школе учил и играл на гитаре как раз по этим нотам как Канцону Франческо да Милано, а когда я нашла это расследование, распечатывала и передавала преподавателю по гитаре.


Да, мне тоже очень-очень. Образцовый пример удачнейшего кавера.

_________________
Не стой на пути у высоких чувств

Автор - Катя Визовская

_________________

Лариса Рубальская.

***
Годы идут, годы движутся,
Челюсть вставлена, трудно дышится .
Гляну в зеркальце, одна кручина,
Шея в складках, лицо в морщинах.
Туфли куплю, в журнале копия,
Носить не могу, плоскостопие,
Вдаль не вижу, вблизи как безрукая,
Не то дальнозоркая, не то близорукая.
И слух стал немного ниже,
Пошлют подальше, иду поближе.
Нам Пушкин пел очень упорно:
Любви все возрасты покорны,
Мол, и в старости на любовь есть сила.
Но я вам скажу , не тут-то было!
Хочу кокетничать, глазки в пол,
А лезу в сумочку, где валидол.
К мужчине в объятья хочется броситься,
Да мешают очки на переносице.
А память стала низкого качества -
Зачем легла к нему, забыла начисто.
Одно утешение со мной повсюду -
Я хуже, чем была, но лучше, чем буду!

***

Сегодня ДР поэта Евгения Евтушенко.

ПАТРИАРШИЕ ПРУДЫ
Туманны Патриаршие пруды.
Мир их теней загадочен и ломок,
и голубые отраженья лодок
видны на темной зелени воды.
Белеют лица в сквере по углам.
Сопя, ползет машина поливная,
смывая пыль с асфальта и давая
возможность отражения огням.
Скользит велосипед мой в полумгле.
Уж скоро два, а мне еще не спится,
и прилипают листья к мокрым спицам,
и холодеют руки на руле.
Вот этот дом, который так знаком!
Мне смотрят в душу пристально и долго
на белом полукружье номер дома
и лампочка под синим козырьком.
Я спрыгиваю тихо у ворот.
Здесь женщина живет - теперь уж с мужем
и дочкою, но что-то ее мучит
и что-то спать ей ночью не дает.
И видится ей то же, что и мне:
вечерний лес, больших теней смещенье,
и ландышей неверное свеченье,
взошедших из расщелины на пне,
и дальнее страдание гармошек,
и смех, и платье в беленький горошек,
вновь смех и все другое, из чего
у нас не получилось ничего...
Она ко мне приходит иногда:
"Я мимо шла. Я только на минуту",-
но мне в глаза не смотрит почему-то
от странного какого-то стыда.
И исчезают вновь ее следы...

Вот эта повесть, ясная не очень.
Она туманна, как осенней ночью
туманны Патриаршие пруды.
1957

Арнаутова. Добрые буквы.

Поговори со мною, мама. О чём – нибудь и ни о чём.

Расскажи мне про новую сковородку, круглую, как моя голова к концу рабочей недели, плоскую, как мои мысли-скакуны, купленную по какой – то дикой скидке, настолько дикой, что она сама от себя в шоке, глубоком, как воды Байкала, проглотила язык и сидит тише воды, ниже травы, только наблюдает, как за ней выстраиваются очереди от кассы в ИКЕА до Китайской стены.

Расскажи, какая вкусная получается на ней яичница: ни прибавить, ни убавить, тютелька в тютельку самое оно, только вкушать и наслаждаться, ещё и ещё. Закати мои любимые глаза под свой без пяти минут трёхметровый потолок, поцокай языком и скажи в 1001 раз : «Кстати, яичница – моё любимое, готова есть на завтрак, обед, ужин и вместо сна». И я отвечу тебе тоже, что и всегда : «Да что ты! И за что ты её так любишь?» Тут ты обязательно покачай головой, все седые волосы на которой я знаю на пересчёт, махни на меня рукой с нежными пальцами, каждый из которых я готова зацеловать вдоль и поперёк, и проворчи : «ничего ты не понимаешь в яичницах!» Я обязательно послушно соглашусь.

Ты только говори со мною мама, говори.

Пожалуйся мне на скрипящую входную дверь, заигрывающую со сквозняками и, видимо, считающую свой скрип нежным воркованием. Интересно было бы послушать мнение сквозняка на этот счёт – нравится ли ему эта скрипучая прелюдия? Дверь я отругаю и это, конечно, не поможет. Поможет купить масло и смазать её, но я, разумеется, ещё полгода буду забывать купить его. А ты всё равно расскажи про дверь.

Отругай меня за то, что я снова без шапки, а голову непременно нужно держать в тепле, когда же я наконец это пойму, сколько можно повторять, что за ребёнок непослушный, цыпа ещё, да даже не цыпа, а яйцо, старших слушать нужно! Яйцо - то, правда, тридцатилетнее, но это не считается.

А сколько можно просить меня ложиться спать в нормальное время? Опять ведь легла, когда нужно вставать, даже совы уже тридцать третий сон видят, а Морфей в своём царстве сна уже давно махнул на меня рукой, даже не смотрит в мою сторону. Одна ты, мама, всегда смотришь в мою сторону. Всегда меня видишь. Даже когда я сама себя не вижу и теряю.

«Себя нужно беречь, детка!». Мама, только благодаря тебе я это всё ещё помню. И даже иногда берегу себя.

Накорми меня чем-нибудь своим, домашним, оно такое вкусное у тебя. Всегда. Моя личная манна небесная. Можешь и не домашним, у тебя каким-то боком даже чай с пакетиками получается самым вкусным на свете. Вроде просто налила кипятка, я тоже так могу, но нет… Твой пакетик всегда вкуснее. Думаю, ты знаешь какое-то волшебное заклинание для этого. Думаю, когда я стану мамой, я тоже его узнаю.

И пожалуйста, перестань, наконец, врать, когда у тебя что-то болит, и говорить, что ты ого-го и вах-вах-вах. Ты думаешь, что мне будет спокойнее от того, что я не знаю что-то. Но спокойнее мне будет только если я буду знать всё то, что ты не договариваешь. Мне действительно интересно слушать про твои сосуды, пяточную шпору, лишний вес и холестерин. Ты говори об этом, пожалуйста, говори.

Знаешь, ну конечно ты знаешь, - я страшно злюсь, когда ты отказываешься от моей помощи в твоих делах. И неважно, в каких -
будь это открытие новых галактик или нужно пришить на кофте пуговицу. Да-да, я в курсе, что ты сильная и независимая женщина. Вас целое поколение таких выросло. Сильных и независимых. Вы и коня на скаку, и в печь горящую, и гвозди сами забиваются, и из ребёнка лепится что-то путное за двоих: за себя, и за того парня. Но и конь, и печь в отпуске, можно уже наконец в шестьдесят с копейками лет разрешить себе быть сильной хотя бы через раз? Или всё ещё рано? У тебя же есть я. Ты не обременяешь меня этим, мне нравится заботиться о тебе. С возрастом всё сильнее. Это такое удовольствие, мам! До мурашек. Принимай это, пожалуйста. Прошу тебя. Очень.

А когда я начну собираться в родные пенаты к мужу - на улице начнётся дождь. Будет плакать вместе со мной, понимая, - я не хочу от тебя уходить. И чем старше я становлюсь, тем сильнее не хочу от тебя уходить, тем громче дождь за окном, когда я всё-таки это делаю.

Дай мне свой зонтик, я обязательно его потеряю, но ты все равно его дай. Возьми моё лицо в свои добрые руки, в их теплоте хочу утонуть, поцелуй меня в бедовую макушку, как маленькую, будто тридцать лет – это не про меня, обними, укутай собой, не отпускай меня долго-долго, хорошо бы никогда. Дай надышаться твоим запахом, таким родным, таким необходимым, таким твоим.

Попроси позвонить тебе, как доеду до дома, чтобы сказать, что всё в порядке и Карабас-Барабас по-прежнему не украл меня. Я ему заплатила взятку за это, мам, так что можешь быть спокойна, ему невыгодно меня красть. И напомни ещё раз, чтобы сегодня я точно легла пораньше спать. Я пообещаю и, конечно, не лягу. Но ты напомни. И ещё что-нибудь скажи.

Говори мама, говори. Как можно чаще, как можно дольше.

Ведь я не знаю, как это – когда ты не говоришь.

И не хочу знать.

Автор Настя Арнаутова.

Эти летние дожди,


Эти летние дожди,
эти радуги и тучи —
мне от них как будто лучше,
будто что-то впереди.
Будто будут острова,
необычные поездки,
на цветах — росы подвески,
вечно свежая трава.
Будто будет жизнь, как та,
где давно уже я не был,
на душе, как в синем небе
после ливня — чистота…
Но опомнись — рассуди,
как непрочны, как летучи
эти радуги и тучи,
эти летние дожди.
(Семён Кирсанов.)

Девочка с моря

стихи Н.Новикова

Девочка тонкие ножки в море мочила,
Девочка тихо, тихонько что-то у моря просила...
Первую тайну вверяла простору свободной стихии.
Мягко волны катились, ласкаясь, живые.

Море звенело, играло, струилось, бурлило и пело.
Морю до девочки не было дела.
Но, улыбаяся, голые ножки ее целовало
И обещало, целуя, все обещало.

Саша Чёрный
Мой роман

Кто любит прачку, кто любит маркизу,
У каждого свой дурман ,—
А я люблю консьержкину Лизу,
У нас — осенний роман.

Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой, —
Смешна любовь напоказ!
Но все ж тайком от матери строгой
Она прибегает не раз.

Свою мандолину снимаю со стенки,
Кручу залихватски ус...
Я отдал ей все: портрет Короленки
И нитку зеленых бус.

Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,
Грызем соленый миндаль.
Нам ветер играет ноябрьскую фугу,
Нас греет русская шаль.

А Лизин кот, прокравшись за нею,
Обходит и нюхает пол.
И вдруг, насмешливо выгнувши шею,
Садится пред нами на стол.

Каминный кактус к нам тянет колючки,
И чайник ворчит, как шмель...
У Лизы чудесные теплые ручки
И в каждом глазу — газель.

Для нас уже нет двадцатого века,
И прошлого нам не жаль:
Мы два Робинзона, мы два человека,
Грызущие тихо миндаль.

Но вот в передней скрипят половицы,
Раскрылась створка дверей...
И Лиза уходит, потупив ресницы,
За матерью строгой своей.

На старом столе перевернуты книги,
Платочек лежит на полу.
На шляпе валяются липкие фиги,
И стул опрокинут в углу.

Для ясности, после ее ухода,
Я все-таки должен сказать,
Что Лизе — три с половиною года...
Зачем нам правду скрывать?
1927

Борис Пастернак

Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.

Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.