Лирическое отступление о моей берлоге.
Когда-то… ох, двадцать лет назад уж!.. я мыкался по Парижу в поисках пристанища. Оно было мне нужно недели на две, а лучше на три; финансовые обстоятельства при этом – как всегда. Вариантов, вообще-то, было множество, но все они меня не устраивали.
Можно было, например, пойти на улицу Домреми к любимому другу, который мне всегда рад. Его жена и ребенок мне рады тоже. Одно плохо – для того, чтобы расположить меня на ночь в их квартире-студии (одно помещение за все про все, с электроплиткой в углу вместо кухни и душевой кабиной с унитазом за раздвижной шторкой вместо ванной), придется, как уже бывало, собирать стол и составлять стулья пирамидой на холодильник, иначе матрас на пол не поместится. Еще существует международная коммуна на Алезии, там можно жить сколько влезет, но мне несимпатичен ее предводитель (американский журналист по имени Джим, фамилию уже и не упомню), да и потом, хватит с меня коммун. Еще есть девочка Софи на чердаке в районе Гренель, тоже матрас на полу, а туалет на лестничной площадке, да это бы и ничего, но она одна стоит целой коммуны… это ж надо ночами говорить за жизнь, петь песни с многочисленными визитерами, да и курить не только табак… не, плавали, знаем, я у нее жил два раза. Ну и так далее в этом же роде. Еще есть знакомые мелкобуржуазные (французы) и омелкобуржуазившиеся (русские), к которым в лучшем случае можно заявиться на обед, да и то по предварительному приглашению. А мне надо на три недели.
Брожу, одним словом, по Парижу. Забредаю в разные гостиницы, чем черт не шутит, всё бывает. Бывают, например, клоповники в районе Бланш и Аббесс, где селят за три копейки. Но… шумно… грязно… тараканы… неподходящие знакомства женского пола… а уходя, желательно всё брать с собой и носить по городу… не, это крайний случай.
Плавно сдвигаясь на северо-восток, совершенно случайно сворачиваю на маленькую чистенькую улочку в районе госпиталя Сен-Луи, вижу открытую узенькую дверь, над которой неброско написано: Hôtel. И вроде как-то симпатично, на клоповник не похоже. Вхожу. Узенький коридор, никакого холла, никакого ресепшна, никаких признаков гостиницы. Сбоку открыта дверь, из которой вырываются клубы дыма. Заглядываю. Там сидит небольшой лысый человек и курит. Рядом с ним пепельница, набитая хабариками. - Заходите, - говорит. – Присаживайтесь. Покурим? Слово за слово – а чего, говорит, здесь и живите. Если вам не надо ничего этакого. И руками в воздухе помахал. А мне ничего этакого как раз не надо. Он оглашает цену за ночь. Я ее сейчас не помню – много лет прошло, и франков уже нет, и всё изменилось – но тогда это звучало примерно как если бы мне сейчас, при теперешнем (еще худшем по сравнению с тогда) финансовом состоянии сказали «сто рублей в сутки». Саид его звали. Потом он – и его жена Клер – мне объяснили. Они далеко не всех берут. Он вообще-то архитектор, а пансион они содержат для небольшого приработка и просто для души. Селят только тех, кто приглянется. Теперь (когда я пишу эти строки) они, к сожалению, свой бизнес продали, стало дороже (естественно) и больше похоже на обычную гостиницу, но почти двадцать лет я у них жил каждый раз, как приезжал в Париж.
Там действительно нет ничего этакого. Конкретно, нет: завтрака, телевизора, холодильника, телефона, шкафа (только полки и крючки), портье, ресепшна, кондиционера… Я лучше скажу, что есть: кровать, стол, стул (один), унитаз и раковина в нише за занавеской, душ на этаже. Ключ-карта, эта же карта отпирает входную дверь: носи с собой, не теряй. Внутренний дворик с садиком. За двадцать лет я жил на разных этажах, в комнатах разных конфигураций. Моя любимая была на четвертом (наш пятый) этаже, поднимаешься по деревянной винтовой лестнице, на каждой площадке включаешь свет, который сам гаснет через пять секунд… потом по коридору, тоже включаешь свет (обожаю эти маленькие светящиеся кружочки-кнопочки, которые надо нажимать! Теперь они почти везде заменены фотоэлементами, сами включаются, а жаль, жаль!), открываешь картой дверь и сразу натыкаешься на унитаз! Это мне тогда сильно повезло, санитарный отсек был не за занавеской, а все-таки в отдельном тамбуре, но вход в тамбур был непосредственно из коридора. Крошечное такое помещеньице – но с большущим окном, гы! А оттуда уже попадаешь в собственно комнату, которая ненамного больше, а и зачем оно надо больше?
Чисто, уютно, мило, все приветливые, все свои. Приходишь днем – Саид или Клер сидят в своей берлоге, курят, можно поболтать: сами они приставать не будут, но если я начну, потреплются с видимым удовольствием. Когда я болел, они мне грели молоко у себя на плитке. Когда ко мне кто-то приезжал, они обязательно изыскивали лишнюю комнату и отдавали мне ключ сразу, чтобы не возиться. Много чего было, за двадцать-то лет. Окна в садик, всё в цвету... Пожилая горничная, практически член семьи, за какой-то хозработой пела в этом садике прекрасным контральто, я сказал ей, что она поет как Пиаф… Она с гордостью ответила «Я вообще на нее похожа!» Много, много разного, и всё – только хорошее.
Единственное, что немного подкачало – это район. Маленький анклав чистоты и относительной лепоты в помойке десятого округа, за углом прекраснейший на свете канал Сен-Мартен, чуть на север – дикий, огромный парк Бютт-Шомон. Но. Откуда ни идешь – обязательно наткнешься на какое-нибудь безобразие в криминальном или хотя бы просто бомжовском виде. Вокруг кишит Бельвиль, Ля Виллетт, в двух шагах Восточный Вокзал… тоже всякое разное видел, про это тоже потом, Бог даст.
_________________ Все мои тексты, настоящие, будущие и прошлые, посвящаются Кепочке, моей музе, а отныне также и ангелу-хранителю
|