Не исключено, что медведь рано или поздно разродится трактатом, любит он это дело . Но вообще все мои соображения по этому поводу я уже однажды изложил. Вот привожу соответствующий кусочек:
отрывок из Медведя
(...) - Понимаете, Миша, - Наставник пробежал пальцами по клавишам. – Нас тут… я не буду сразу, с места в колодец, говорить «обвиняют»… но, в любом случае, нас подозревают в какой-то нечестности из-за того, что мы взяли хорошую музыку… - Плохую надо было брать? – изумился медведь. Наставник покусывал губы, на что-то решаясь. - Вот послушайте, - сказал он наконец и сыграл несколько тактов. – Как вам? - Никак, - ответил медведь откровенно. - А теперь со словами… - Ну? – спросил медведь после длинной паузы. - Подождите вы! Не помню. Сейчас в гугле посмотрю. «В гугле», - подумал медведь благоговейно. Планшет и айфон были его страстью. Он собирался когда-нибудь подстричь хотя бы один коготь, чтобы тоже ловко орудовать всей этой машинерией. Наставник пристроил планшет с найденным текстом на пюпитр и долго откашливался, ерзал, дергал себя за ухо, завязывал шнурки, пил воду и шмыгал носом, как будто его вдруг одолели сомнения. Потом, наконец, запел: - Твои истории, твои мечты… Медведь внимательно слушал. Наставник тряхнул головой, словно отгоняя последние колебания, и заорал: - Немного жаль моей любви! Немного жаль твоей надежды! У медведя слезы навернулись на глаза. Очень душевно получалось. - Немного жаль, что потеряли друг друга мы в последний раз! – закончил Наставник. - Это… чтобы я это пел? – уточнил медведь. - Да. Медведь посопел, пытаясь сформулировать свой вопрос. Наконец, ему это удалось одним словом: - Зачем? - Затем, - коротко ответил Наставник. Медведь промолчал, зная, что краткости у Наставника ненадолго хватит. - Затем, - не выдержал Наставник, - что в этой музыке нет ни слов, ни мелодии, ни мысли, ничего. Медведь глубокомысленно покивал, якобы понимает. - И аранжировка будет самой стандартной, - развивал свою непостижимую мысль Наставник. – И стоять вы будете у микрофона столбом. - И что? – в свою очередь не выдержал медведь. - А то, что вы должны выйти без музыки, слов, аранжировки и «постановочных эффектов», - на этих словах его передернуло, - И… - И что? – повторил медведь осторожно. - И спеть так, чтобы всем снесло крышу. Медведь, после Дип Перпла обретший было уверенность, снова заколебался. - А у меня получится? - Получится, - твердо сказал Наставник. И успокоил, - Вообще, она очень вам подходит тесситурно. Тесситурно, запомнил медведь.
- Уже не будет так, как прежде, - выводил медведь. Ему было не «немного», а безумно жаль себя. Задача, поставленная Наставником, была настолько явно невыполнимой, что здесь, на сцене, медведю стало окончательно ясно: придется прощаться. Он мог только постараться не потерять лицо, а для этого необходимо досконально выполнить все, что Наставник велел. В частности, «вдувать смысл в слова». Медведь старался изо всех сил – смыслы брать было неоткуда, но он, во всю мощь медвежьих легких, вдувал, вдувал в вырывающиеся из его пасти звуки жалость к себе самому, к Наставнику, которого только ленивый не стремился сожрать или хотя бы понадкусывать, и опять к себе самому, которому вот сейчас придется уйти… и, значит, бросить Наставника одного на растерзание… и так по кругу. - Жаль, что потеряли… друг друга мы, - простонал медведь. У него перехватило горло, и он замолчал. Он видел, что Наставник выпрямился в кресле, как суслик на поляне, и посылает какой-то знак. Медведь молчал, загипнотизированный, впившись близорукими глазами в поднятую руку Наставника. Пауза длилась. В зале царила мертвая тишина. Наставник уронил руку, и сковавшие медведя чары сгинули. Из медвежьих недр вырвался непроизвольный нервный смешок, перешедший в рыдание, и он допел, - В последний… раз.
На экране трепетали, сменяясь, цифры процентов зрительского голосования. Медведь не верил. Он отчаянно дрыгал лапой, пытаясь перегнать проценты в сторону Дылды, своей последней соперницы. Она заслужила. Она хорошая. Она не должна уходить. Но проценты уже перевалили за шестьдесят… в пользу его, Медведя? Он спел, простонал, промолчал, прорыдал свою Прощальную песню… а уже семьдесят процентов… восемьдесят… восемьдесят два! Зал неистовствовал. Медведь обнял Дылду. Перед голосованием Наставник сказал, что отдает одному из них душу, другому сердце. Медвежье сердце тоже рвалось, и душа металась между самим собой и такой родной, такой прекрасной Дылдой. Она ткнулась носом в медвежье ухо. Оба заплакали.
Равнодушных не осталось. О медведе с его Немногожалью говорили все и везде. Финальную паузу, нервный смешок и всхлип объявляли то гениальной находкой и вершиной сценической искренности, то апофеозом пошлости и дурного актерства. Интернет кипел. (...)
_________________ Все мои тексты, настоящие, будущие и прошлые, посвящаются Кепочке, моей музе, а отныне также и ангелу-хранителю
|